Апполон Григорьев

Когда в душе твоей, сомнением больной, Проснется память дней минувших, Надежд, отринутых без трепета тобой Иль сердце горько обманувших, И снова встанет ряд первоначальных снов, Забвенью тщетно обреченных, Далеких от тебя, как небо от духов, На небеса ожесточенных, И вновь страдающий меж ними и тобой Возникнет в памяти случайно Смутивший некогда их призрак роковой, Запечатленный грустной тайной,- Не проклинай его... Но сожалей о них, О снах, погибших без возврата. Кто знает,- света луч, быть может, уж проник Во тьму страданья и разврата! О, верь! Ты спасена, когда любила ты... И в час всеобщего восстанья, Восстановления начальной чистоты Глубоко падшего созданья,- Тебе любовию с ним слиться суждено, В его сияньи возвращенном, В час озарения, как будут два одно, Одним божественным законом...

* Пусть тебя приветствует тот, кому оказали несправедливость (франц.) - Ред.

Я верю, мы равны... Неутолимой жаждой Страдаешь ты, как я, о гордый ангел мой! И ропот на небо мятежный - помысл каждый, Молитва каждая души твоей больной. Зачем же, полные страданья и неверья В кумиры падшие, в разбитые мечты, Личину глупую пустого лицемерия Один перед другим не сбросим я и ты? К чему служение преданиям попранным И робость перед тем, что нам смешно давно, Когда в грядущем мы живем обетованно, Когда прошедшее отвергли мы давно? Хотела б тщетно ты мольбою и слезами Душе смирение и веру возвратить... Молитва не дружна с безумными мечтами, Страданьем гордости смиренья не купить... И если б даже ты нашла покой обмана, То верь, твоя душа, о гордый ангел мой, Отринет вновь его... И поздно или рано - Но мы пойдем опять страдать рука с рукой.

Нет, не рожден я биться лбом, Ни терпеливо ждать в передней, Ни есть за княжеским столом, Ни с умиленьем слушать бредни. Нет, не рожден я быть рабом, Мне даже в церкви за обедней Бывает скверно, каюсь в том, Прослушать августейший дом. И то, что чувствовал Марат, Порой способен понимать я, И будь сам бог аристократ, Ему б я гордо пел проклятья... Но на кресте распятый бог Был сын толпы и демагог.

Серебряный тополь, мы ровни с тобой, Но ты беззаботно-кудрявой главой Поднялся высоко; раскинул широкую тень И весело шелестом листьев приветствуешь день.

Ровесник мой тополь, мы молоды оба равно И поровну сил нам, быть может, с тобою дано - Но всякое утро поит тебя божья роса, Ночные приветно глядят на тебя небеса.

Кудрявый мой тополь, с тобой нам равно тяжело Склонить и погнуть перед силою ветра чело... Но свеж и здоров ты, и строен и прям, Молись же, товарищ, ночным небесам!

Помню я, как шумел карнавал, Завиваяся змеем гремучим, Как он несся безумно и ярко сверкал, Как он сердце мое и колол и сжимал Своим хоботом пестрым и жгучим.

Я, пришелец из дальней страны, С тайной завистью, с злобой немою Видел эти волшебно узорные сны, Эту пеструю смесь полной сил новизны С непонятно живой стариною.

Но невольно я змею во власть Отдался, закружен его миром,— Сердце поняло снова и счастье, и страсть, И томленье, и бред, и желанье упасть В упоенье пред новым кумиром.

Вся сетью лжи причудливого сна Таинственно опутана она, И, может быть, мирятся в ней одной Добро и зло, тревога и покой... И пусть при ней душа всегда полна Сомнением мучительным и злым - Зачем и кем так лживо создана Она, дитя причудливого сна? Но в этот сон так верить мы хотим, Как никогда не верим в бытие... Волшебный круг, опутавший ее, Нам странно-чужд порою, а порой Знакомою из детства стариной На душу веет... Детской простотой Порой полны слова ее, и тих, И нежен взгляд,- но было б верить в них Безумием... Нежданный хлад речей Неверием обманутых страстей За ними вслед так странно изумит, Что душу вновь сомненье посетит: Зачем и кем так лживо создана Она, дитя причудливого сна?

По мере горенья Да молится каждый Молитвой смиренья Иль ропотом жажды, Зане, выгорая, Горим мы недаром И, мир покидая Таинственным паром, Как дым фимиама, Все дальше от взоров Восходим до хоров Громадного храма. По мере страданья Да молится каждый - Тоскою желанья Иль ропотом жажды!

Лежала общая на них Печать проклятья иль избранья, И одинаковый у них В груди таился червь страданья. Хранить в несбыточные дни Надежду гордую до гроба С рожденья их осуждены Они равно, казалось, оба. Но шутка ль рока то была - Не остроумная нимало,- Как он, горда, больна и зла, Она его не понимала. Они расстались... Умер он, До смерти мученик недуга, И где-то там, под небом юга, Под сенью гор похоронен. А ей послал, как он предрек, Скупой на все, дающий вволю, Чего не просят, мудрый рок Благополучнейшую долю: Своя семья, известный круг Своих, которые играли По грошу в преферанс, супруг, Всю жизнь не ведавший печали, Романов враг, халата друг,- Ей жизнь цветами украшали. А все казалось, что порой Ей было душно, было жарко, Что на щеках горел так ярко Румянец грешный и больной, Что жаждой прежних, странных снов Болезненно сияли очи, Что не одной бессонной ночи Вы б доискались в ней следов.

Немая ночь, сияют мириады Небесных звезд — вся в блестках синева: То вечный храм зажег свои лампады Во славу божества.

Немая ночь,— и в ней слышнее шепот Таинственных природы вечной сил: То гимн любви, пока безумный ропот Его не заглушил.

Немая ночь; но тщетно песнь моленья Больному сердцу в памяти искать... Ему смешно излить благословенья И страшно проклинать.

Пред хором звезд невозмутимо-стройным Оно судьбу на суд дерзнет ли звать, Или своим вопросом беспокойным Созданье возмущать?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

О нет! о нет! когда благословенья Забыты им средь суетных тревог, Ему на часть, в час общий примиренья, Послал забвенье Бог.

Забвение о том, что половиной, Что лучшей половиною оно В живую жертву мудрости единой Давно обречено...

Скучаю я,- но, ради Бога, Не придавайте слишком много Значенья, смысла скуке той. Скучаю я, как все скучают... О чем?.. Один, кто это знает,- И тот давно махнул рукой.

Скучать, бывало, было в моде, Пожалуй, даже о погоде Иль о былом - что все равно... А ныне, право, до того ли? Мы все живем с умом без воли, Нам даже помнить не дано.

И даже... Да, хотите - верьте, Хотите - нет, но к самой смерти Охоты смертной в сердце нет. Хоть жить уж вовсе не забавно, Но для чего ж не православно, А самовольно кинуть свет?

Ведь ни добра, ни даже худа Без непосредственного чуда Нам жизнью нашей не нажить В наш век пристойный... Часом ране Иль позже - дьявол не в изъяне,- Не в барышах ли, может быть?

Оставьте ж мысль - в зевоте скуки Душевных ран, душевной муки Искать неведомых следов... Что вам до тайны тех страданий, Тех фосфорических сияний От гнили, тленья и гробов?..

        1
    

Привет тебе, последний луч денницы, Дитя зари,- привет прощальный мой! Чиста, как свет, легка, как божьи птицы, Ты не сестра душе моей больной.

Душа моя в тебе искала жрицы Святых страданий, воли роковой, И в чудных грезах гордостью царицы Твой детский лик сиял передо мной.

То был лишь сон... С насмешливой улыбкой Отмечен в книге жизни новый лист Еще одной печальною ошибкой...

Но я, дитя, перед тобою чист! Я был жрецом, я был пророком бога, И, жертва сам, страдал я слишком много,

           2
    

О, помяни, когда тебя обманет Доверье снам и призракам крылатым И по устам, невольной грустью сжатым, Змея насмешки злобно виться станет!..

О, пусть тогда душа твоя помянет Того, чьи речи буйством и развратом Тебе звучали, пусть он старшим братом Перед тобой, оправданный, восстанет.

О, помяни... Он верит в оправданье, Ему дано в твоем грядущем видеть, И знает он, что ты поймешь страданье,

Что будешь ты, как он же, ненавидеть, Хоть небеса к любви тебя создали,- Что вспомнишь ты пророка в час печали.

Безумного счастья страданья Ты мне никогда не дарила, Но есть на меня обаянья В тебе непонятная сила.

Когда из-под темной ресницы Лазурное око сияет, Мне тайная сила зеницы Невольно и сладко смыкает.

И больше все члены объемлет И лень, и таинственный трепет, А сердце и дремлет, и внемлет Сквозь сон твой ребяческий лепет.

И снятся мне синие волны Безбрежно-широкого моря, И, весь упоения полный, Плыву я на вольном просторе.

И спит, убаюкано морем, В груди моей сердце больное, Расставшись с надеждой и горем, Отринувши счастье былое.

И грезится только иная, Та жизнь без сознанья и цели, Когда, под рассказ усыпляя, Качали меня в колыбели.

Восстань, о боже!- не для них, Рабов греха, жрецов кумира, Но для отпадших и больных, Томимых жаждой чад твоих,- Восстань, восстань, спаситель мира! Искать тебя пошли они Путем страдания и жажды... Как ты лима савахвани Они взывали не однажды, И так же видели они Твой дом, наполненный купцами, И гордо встали - и одни Вооружилися бичами...

"Надежду!"- тихим повторили эхом Брега, моря, дубравы... и не прежде Конрад очнулся. "Где я?- с диким смехом Воскликнул он.- Здесь слышно о надежде! Но что же песня?.. Помню без того я Твое, дитя, счастливое былое... Три дочери у матери вас было, Тебе судьба столь многое сулила... Но горе к вам, цветы долины, близко: В роскошный сад змея уже проникла, И все, чего коснулась грудью склизкой, Трава ль, цветы ль - краса и прелесть сада,- Все высохло, поблекло и поникло, И замерло, как от дыханья хлада... О, да! стремись к минувшему мечтою, Припоминай те дни, что над тобою Неслись доселе б весело и ясно, Когда б... молчишь?.. Запой же песнь проклятья: Я жду ее, я жду слезы ужасной, Что и гранит прожечь, упавши, может... На голову ее готов принять я: Пусть падает, пускай палит чело мне, Пусть падает! Пусть червь мне сердце гложет, И пусть я все минувшее припомню И все, что ждет в аду меня, узнаю!"

- "Прости, прости! я виновата, милый! Пришел ты поздно, ждать мне грустно было: Невольно песнь какая-то былая... Но прочь ее!.. Тебя ли упрекну я? С тобой, о мой желанный, прожила я Одну минуту... но и той одною Не поменялась бы с людской толпою На долгий век томлений и покоя... Сам говорил ты, что судьба людская Обычная - судьба улиток водных: На мутном дне печально прозябая, В часы одних волнений непогодных, Однажды в год, быть может, даже реже, Наверх они, на вольный свет проглянут, Вдохнут в себя однажды воздух свежий, И вновь на дно своей могилы канут... Не для такой судьбы сотворена я: Еще в отчизне, девочкой, играя С толпой подруг, о чем-то я, бывало, Вздыхала тайно, смутно тосковала... Во мне тревожно сердце трепетало! Не раз, от них отставши, я далеко На холм один взбегала на высокой И, стоя там, просила со слезами, Чтоб божьи пташки по перу мне дали Из крыл своих - и, размахнув крылами, Порхнула б я к небесной синей дали... С горы бы я один цветок с собою, Цвет незабудки унесла, высоко За тучи, с их пернатою толпою Помчалася - и в вышине далекой Исчезла!.. Ты, паря над облаками, Услышал сердца пылкое желанье И, обхватив орлиными крылами, Унес на небо слабое созданье! И пташек не завидую я доле... Куда лететь? исполнено не все ли, Чего просили сердца упованья? Я божье небо в сердце ощутила, Я человека на земле любила!"

Тебя таинственная сила Огнем и светом очертила, Дитя мое. И все, что грустно иль преступно, Черты боятся недоступной, Бежит ее.

И все, что душно так и больно Мне давит грудь и так невольно Перед тобой Порою вырвется невнятно,- Тебе смешно иль непонятно, Как шум глухой...

Когда же огненного круга Коснется веянье недуга,- Сливаясь с ним И совершая очищенья, К тебе несет оно куренья И мирры дым.